Шрифт:
Закладка:
– Давай выпьем и поговорим откровенно.
– А если мы не выпьем, то мы не сможем поговорить откровенно?
Я не помню, что я промямлил, но запомнил это на всю жизнь. Еще я помню, что мне очень хотелось показать свою взрослость и назвать папу отцом, но этот порог, пока был недорослем, я так и не сумел преодолеть, а когда стал взрослым, то и желания такого не возникало.
Папа меня одел. Купил на рынке пиджак, брюки, американские солдатские ботинки – непромокаемые, на толстой подошве, полуботинки, бушлат, кроличью безрукавку, которую до сих пор иногда ношу, и кожаное полупальто времен гражданской войны, к которому пристегивалась белая цигейка и белый цигейковый воротник, так что оно стало меховым полупальто.
Изменил он и меня самого. Зубы у меня были щербатые, поломанные еще в Сибири, когда я с коровами в речку летел. Он меня отправил к своему знакомому дантисту, и она мне сделала из золота высшей пробы такие ровные и толстые четыре передних зуба (один зуб и три коронки), что они мне несколько десятилетий служили.
Так и хочется сказать: «Я стал неотразим», но на танцах я всегда умудрялся пригласить ту девушку, которой со мной не хотелось танцевать.
Костры
Не все после каникул вернулись, а те, кто вернулся, привезли из дома кое-какие продуктишки и котелки в комнатах закипели с новой силой. Розеток не хватало, и, пожертвовав яркостью света, находчивые нетерпеливцы замкнули провод у абажура под потолком накоротко, а провода у выключателя стали использовать для подключения электроплиток.
Варить хотелось всем и немедленно, и однажды к этим проводам подключили столько плиток, что замкнутые у абажура провода перегорели и абажур грохнул на длинный общий стол, как раз на то место, где проводилась экзекуция. Абажур выкинули, а провода замкнули получше. Плитки перегорали и спирали укорачивали, мощность плиток возросла, и перегорели пробки. Пробки заменили «жучками», но потребление электроэнергии продолжало увеличиваться и, в конечном счете, сгорела сама проводка – обуглилась и провисла на роликах, но кирпичные оштукатуренные стены не загорелись, так что пожара не случилось, однако предохранители вырубились где-то вне нашей досягаемости и мы лишились света.
А варить-то надо!
И вот вдоль всей нашей комнаты зажглись костры. Это перевернутая обыкновенная деревянная табуретка, на перекладины ножек которой положена палочка и на ней весит котелок. Под котелком, на обратной стороне сидения, горит малюсенький, чтобы не сжечь саму табуретку, костерчик из лучинок и щепочек, которые непрерывно в огонь подкладываются. Табуретка постепенно прогорает, и тогда ее пускают на «дрова». Жгли костры очень аккуратно. Не много табуреток сожгли.
Длинная – длинная темная комната, в темноте не видно дальнего конца. Вдоль комнаты горят три, четыре костра. Окна, чтобы выходил дым, открыты. На улице мороз. В темноте, освещенные только огоньками под котелками, у костров сидят, большей частью на корточках, в пальто и шапках, как в тайге, охотники за знаниями. Костерчики, конечно, ни тепла, ни света не дают, но варить можно.
Колышущиеся язычки огоньков располагают к беседе. Что нам дает учеба? Как показывает опыт, материального благополучия диплом инженера не обеспечивает. Квалифицированный рабочий получает больше, а уж какой-нибудь завхоз или работник торговли будут обеспечены и уважаемы несравненно больше, чем рядовой инженер.
Диплом, при удачном стечении обстоятельств, может обеспечить интересную работу и административный или научный рост по линии техники. Булькает варево в котелках, в ожидании похлебки беседуют будущие творцы технического прогресса.
В общежитии остались те, кто мечтал об интересной работе, или надеялись на восхождение по служебной лестнице. Половина жильцов заявили, что они уже сыты этой учебой, и уехали. Оставшиеся стали спать между двумя матрасами, укрываясь матрасами сбежавших.
Через несколько недель электропроводку заменили и свет дали, окна закрыли, уроки опять стали готовить, сидя на кровати, возобновились воскресные танцы, розыгрыши и шутки.
Некоторые «шутки» были не по мне.
У нас в комнате был парень, который ночью вскакивал и бежал в туалет по малому. Вскакивал он стремительно и бежал в туалет босиком. Лапы большие – шлеп, шлеп; вернется и иногда мимоходом глянет на сидящих за столом, а иногда, не глядя, ныряет под одеяло.
Это не могло остаться незамеченным инициативными шутниками. Однажды они накрыли его волейбольной сеткой, и сетку прикрепили к кровати. Спал он крепко, и все это делалось под бурное обсуждение и смех и исполнителей шутки, и тех, кто в это время не спал.
Как всегда парень внезапно проснулся и осознал свою обреченность. Ни слова не говоря, он просунул руку сквозь сетку, дотянулся до тумбочки, достал нож, разрезал путы, сбегал в туалет и опять лег, положив нож под подушку.
«Шутники» не унимались и придумали новую шутку. Бежать в туалет надо было через зал, в котором мы устраивали танцы. Ночью там света не зажигали. На выходе из зала, по дороге в туалет, они поперек двери поставили скамейку. Парень в темноте, во время стремительного перемещения с кровати в туалет, не заметил скамейки, наткнулся на нее голыми голенями и со всего маху грохнулся. Сейчас вот пишу, и жутко становится от такой «шуточки», вызвавшей дикое ржание его товарищей. Ведь это делали его друзья.
Но были шутки, которые я разделял и проявлял изобретательность.
Покинули общежитие и те, кто не способен был к самоорганизации. Оставшиеся занимались днем и вечером, а ночью спали. За зиму ребята перезнакомились с девчатами и весной то тот, то другой возвращались с прогулок, когда комната уже спала. Для запаздывающих мы устраивали сюрпризы.
К примеру, у двери, ручкой на пол, ставили половую щетку, а на щетку ведро с водой. Когда дверь открывалась, на входящего опрокидывалось ведро. Раз попав под воду, стали открывать дверь так, чтобы не облиться. Придумывались новые ловушки и находились способы их обойти. Это было веселое безобидное соревнование, и беззаботная юность.
Я продолжал усердно заниматься, а между тем оказалось не ясным, чему же нас – нашу учебную группу будут учить. Дело в том, что институт не смог организовать обучение атомщиков, и нам еще осенью предложили рассредоточиться по другим факультетам на наш выбор. Мы наотрез отказались. Тогда нам сказали, что раз добровольно не хотим выбрать себе специализацию, то нас всех зачисляют на специальность «сельхозмашины», а так как уже такая группа была, то нас назвали «сельхозмашины два». Мы это восприняли, как шантаж и не стали придавать этому значения.
Со своей стороны институтская администрация видела, что состав этой группы выше среднего уровня. Терять такую, уже сформировавшуюся, группу было бы расточительно.
Был организован новый факультет: «Инженерно-физический» в составе двух групп: «Динамика и прочность машин» и «Металлофизика». Наша группа стала называться «Динамика и прочность машин» – мы не возражали, было интересно. Сформировали такие группы и на втором курсе, так что мы уже шли как бы вторыми, а первый курс для всех факультетов ХММИ проводился по единой учебной программе.
На втором курсе к нашему факультету уже начали предъявлять повышенные требования, и все, кому это не понравилось, покинули группу. За одного из них я сдавал какой-то экзамен в сельхозинституте. Некоторые в других группах и институтах становились отличниками. Тот, кому я вычерчивал шрифт, перешел в другую группу и после окончания института остался в институте преподавателем на кафедре черчения. Из 28, поступивших на первый курс нашей группы, в группе осталось 11.
Философия
Уже после первых экзаменов, число студентов первого курса сократилось примерно вдвое. Соответственно учебные группы стали состоять из студентов более близких друг другу, как по способностям к учебе, так и по интересу к учебе и окружающему миру. Произошла консолидация духовности.
В нашей группе интересно проходили семинары по общественным наукам. Никто к ним не готовился, полагаясь на общую эрудицию. Когда преподаватель ставила вопрос – тему для обсуждения, обязательно находился кто-то, у кого на этот счет было какая-то своя озорная трактовка, которая расходилась с газетно-книжными трактовками, и ему хотелось послушать, а что другие
